На этом месте она прервала рассказ — гость ее перестал вдруг жевать. Он держал в руке надкусанный плод и смотрел на Цветущую Женщину с открытым ртом.

— Если тебе этот фрукт не нравится, — озабоченно сказала она, — положи его в вазу и возьми другой!

— Что? — переспросил Бастиан, запинаясь. — Ах нет, он очень вкусный…

— Ну, тогда все хорошо, — сказала она радостно. — Но я забыла сказать, как звали этого мальчика — того, кого уже так давно ждут здесь, в Доме Превращений. Многие называли его "Спаситель Фантазии", другие "Рыцарь Свечей", "Великий Всезнай" или "Господин и Повелитель", но настоящее его имя — Бастиан Бальтазар Багс.

Женщина долго смотрела с улыбкой на Бастиана. Он несколько раз сглотнул слюну и тихо сказал:

— Так зовут меня.

— Ну, вот видишь!

Она, казалось, ничуть не удивилась. Почки на ее шляпе и платье дружно распустились, и появились новые листочки, а бутоны вдруг раскрылись.

— Но ведь с тех пор, как я очутился в Фантазии, прошло не так много лет, — неуверенно возразил Бастиан.

— О, мы ждем тебя с незапамятных времен, — сказала она, — еще моя прабабушка и прабабушка моей прабабушки ждали тебя. Вот видишь, теперь я тебе рассказываю сказку совсем новую и все-таки о давних временах.

Бастиан вспомнил слова, сказанные Граограманом в самом начале его путешествия. Ему уже и вправду казалось, что с тех пор прошло сто лет.

— Да ведь я еще не сказала, как меня зовут! — спохватилась она. — Меня зовут Аюола Цветущая.

Бастиан повторил ее имя — выговорить его оказалось не так-то просто. Он надкусил новый фрукт и вдруг понял, что тот фрукт, который ешь сейчас, всегда и есть самый вкусный. Он чуть-чуть огорчился, заметив, что ест уже предпоследний.

— Ты хочешь еще? — спросила Аюола, уловив его грустный взгляд. Бастиан кивнул. И тут она стала срывать плоды со своей шляпы и платья, пока не наполнила ими вазу.

— Эти фрукты растут прямо у вас на шляпе? — с изумлением спросил Бастиан.

— Как так, на шляпе? — Аюола взглянула на него с недоумением и вдруг рассмеялась от всей души. — Так, значит, ты думаешь, что это шляпа? То, что у меня на голове? Да нет, мой хороший! Все это растет прямо на мне. Ну, как у тебя волосы растут. Видишь, как я расцвела? Это от радости, что ты наконец пришел. А когда мне грустно, все увядает. Да что же ты не ешь? Ешь! Ешь!

— Я вот не знаю, — шокировано сказал Бастиан, — можно ли есть то, что на ком-нибудь растет?

— А почему же нельзя? — удивилась Аюола. — Ведь маленькие дети сосут молоко своей матери? И это так прекрасно.

— Да, конечно, — согласился Бастиан, слегка покраснев. — Но только пока они еще совсем маленькие.

— Ну, значит, ты, мой хороший, — просияв, сказала Аюола, — как раз и станешь теперь опять совсем маленьким.

Бастиан взял из вазы еще один фрукт и надкусил его, а Аюола, радуясь этому, расцвела еще сильнее.

Немного помолчав, она заметила:

— Кажется, он хочет, чтобы мы перешли в соседнюю комнату. Наверно, он там что-то для тебя приготовил.

— Кто — он? — спросил Бастиан и огляделся вокруг.

— Дом Превращений, — пояснила Аюола с таким видом, будто тут и так все понятно.

На самом же деле произошло нечто невероятное. Комната изменилась до неузнаваемости, а Бастиан и не заметил, когда это случилось. Потолок стал гораздо выше, стены с трех сторон придвинулись почти вплотную к столу, а дверь на четвертой стене оказалась теперь открытой.

Аюола Цветущая поднялась. Только теперь Бастиан увидел, какого она огромного роста.

— Ладно, давай пойдем. Пусть будет, как он хочет! — предложила она. — Он ведь упрямый. Раз уж задумал удивить, его не переспоришь. А вообще-то, он чаще всего придумывает что-нибудь хорошее. У него добрые намерения.

Она прошла через открытую дверь в другую комнату, и Бастиан последовал за ней, захватив с собой вазу с фруктами.

Комната эта была скорее похожа на большой зал. И все-таки это была столовая, и Бастиану даже показалось, что он когда-то ее уже видел. Странно только, что вся мебель здесь такая громадная — и стол, и стулья. Бастиану даже на стул не взобраться.

— Нет, вы только посмотрите! — весело воскликнула Аюола. — Дому Превращений вечно приходит в голову что-нибудь новое. Теперь он придумал для тебя комнату, какой она представляется маленькому ребенку.

— Как так? — спросил Бастиан. — Разве раньше тут не было зала?

— Конечно, нет. Видишь ли. Дом Превращений очень живо на все откликается. Он принимает участие — конечно, по-своему — в нашей беседе. Мне кажется, он хочет тебе этим что-то сказать, вставить свое слово.

Она села за стол, а Бастиан безуспешно пытался влезть на стул, стоявший с ней рядом. Аюоле пришлось подсадить его, и теперь он едва доставал носом до стола. Он держал вазу с фруктами на коленях и был очень рад, что захватил ее с собой. Ведь если б она стояла на столе, ему бы до нее не дотянуться.

— А тебе часто приходится вот так перебираться из комнаты в комнату? — спросил он.

— Ну, не то чтобы очень часто, — отвечала Аюола, — не больше трех-четырех раз в день. Иногда Дом Превращений вдруг решит подшутить, и в комнатах все перепутается: пол наверху, потолок внизу или еще что-нибудь эдакое. Но это он просто из озорства, для веселья, а потом опять становится благоразумным, особенно если его устыдишь. Он ведь очень милый и добрый, и я чувствую себя в нем очень уютно. Просто он большой весельчак. Нам с ним бывает так весело! Мы так хохочем!

— А разве это не опасно? — осведомился Бастиан. — Ну, например, ночью уснешь, а комната становится все меньше и меньше.

— Да что ты, мой хороший! — воскликнула Аюола чуть ли не с возмущением. — Он ведь любит меня! И тебя он тоже любит. Знаешь, как он тебе обрадовался!

— А если он кого-нибудь невзлюбит?

— Об этом я ничего не знаю. Ну и вопросы ты задаешь! До сих пор здесь никого не было, кроме меня и тебя.

— Так вот оно что! — сказал Бастиан. — Значит, я здесь — первый гость?

— Ну конечно!

Бастиан огляделся в огромном зале.

— Даже не верится, что эта комната умещается в доме. Снаружи он казался куда меньше.

— Дом Превращений, — объяснила Аюола, — внутри больше, чем снаружи.

Спустились сумерки, в комнате становилось все темнее. Бастиан прислонился головой к спинке огромного стула, и его одолела чудесная сонливость.

— А почему, — спросил он, — ты так долго ждала меня, Аюола?

— Я всегда мечтала о ребеночке, — ответила она, — маленьком ребенке, который нуждается в моей нежности и заботе. И ведь его можно баловать! Вот о таком, как ты, мой хороший!

Бастиан зевнул. Он был не в силах побороть дремоту — теплота ее голоса его убаюкивала.

— Но ведь ты сказала, что еще твоя мама, и бабушка, и прабабушка ждали меня.

Лицо Аюолы уже погрузилось во тьму.

— Да, — сказала она. — И моя мама, и бабушка, и прабабушка хотели ребенка, но только мне он достался.

Глаза Бастиана закрывались. Он проговорил с трудом:

— Как же так? Ведь у твоей мамы была ты, когда ты была маленькой. А у твоей бабушки — твоя мама… Ведь у каждой из них был ребенок?..

— Нет, мой хороший мальчик, — прозвучал тихий голос. — У нас это по-другому. Мы не умираем и не рождаемся. Мы всегда остаемся той же самой Аюолой Цветущей и все-таки становимся другой. Это уже не та Аюола. Когда моя мама постарела, она засохла. Все ее листья облетели, как у дерева на осеннем ветру. Она целиком ушла в себя и такой оставалась долгое время. Но в один прекрасный день у нее снова появились почки и бутоны, потом молодые листочки и цветы, а потом плоды. И так возникла я, потому что эта новая Аюола Цветущая была я. И точно так же было с моей бабушкой, когда появилась на свет моя мама. Мы — Аюолы Цветущие — можем завести ребеночка, только если сначала увянем, но тогда ведь мы сами становимся ребенком, а значит, уже не можем быть матерью. Поэтому я так рада, что наконец-то ты здесь, мой дорогой мальчик.